РСФСР принимала зарубежную помощь (позже, например, немцам Поволжья будет запрещено принимать посылки из Германии, хотя официально со страной будет ещё дружба). Горстка шведок, взяв деньги и лекарства, поехала под эгидой Красного Креста на помощь туда, где умирают люди. Больницу удалось открыть, но стало ясно, что всем не помочь, так что её назначили детской. Во главе больницы встала женщина по имени Карин Линдскуг, единственная в ней профессиональная медицинская работница. Под её началом местная советская власть собрала несколько русских санитарок. Больница открылась словно подарок на Новый год — 31 декабря 1921 года, и туда тут же понесли детей — и беженцы, и местные крестьяне. Тут же, значит — уже в новогоднюю ночь.

Почти у всех детей были разом и тиф, и истощение. Головы кишели вшами. Карин и её помощницы сбивались с ног. Хотя возле палат у Линдскуг была своя маленькая каморка с кроватью, кровать эта редко нагревалась под её телом. Карин бегала, принимая больных, отдавая распоряжения, осматривая уже получающих лечение, подбадривая малышей. Ей всё равно было, что эти дети порой так непохожи на шведских малышей — ведь там были и башкиры, и кавказцы. Это были дети. Полтора месяца почти без сна, среди больных — Карин быстро заразилась и быстро умерла. Назначение на её пост неожиданно для себя получила женщина, которая вербовалась сестрой-хозяйкой — тем же завхозом. Грета фон Сет. И она отлично понимала, что всё только начинается.

Два года шведская миссия билась в Поволжье, спасая местных и беженцев тысячами — дюжина человек. К концу двадцать третьего года голод был преодолён, и эпидемии остановлены, и немалую роль в этом сыграли двенадцать шведов. Товарища фон Сет провожали со слезами на глазах. Её в лицо знали десятки тысяч человек под Самарой. Ей были обязаны жизнями, видимо, тоже десятки тысяч.