Очень долго Леонтьев находился под негласным запретом к показу на телевидении и выступлениям на столичных площадках. Был период, когда, казалось, он обречен до пенсии мотаться по дальним провинциальным городам, хотя публика неизменно принимала его очень тепло. Леонтьев не жаловался, у филармонических администраторов заработал себе репутацию артиста-трудоголика, обязательного и порядочного. Хотя жизнь порой наносила тяжелые и подлые удары.

Людмила Исакович: «Как-то раз моего будущего мужа сняли для новогоднего «Огонька», что по тем временам для молодого артиста было очень престижно. Он сидел, весь вечер ждал, что его покажут. Но его номер вырезали. Валера до такой степени расстроился, что всю ночь сидел и плакал. Но не сдался. А когда я в первый раз увидела его выступление по телевизору, то подбежала к экрану и поцеловала его – даже смешно это все вспоминать!». Растущая популярность Леонтьева тоже таила опасность. После того, как молодая и талантливая композитор Лора Квинт похвасталась журналистам, что у неё с Валерием существует особо близкая творческая связь, Исакович спохватилась и на всякий случай настояла, чтобы Лора ушла из коллектива.

При таком образе жизни, вечно на колесах и в пути, думать о детях было невозможно. Настоящий дом появился, когда удалось купить недвижимость в Майами. Соблазн был высок – Людмиле захотелось задержаться в Америке и даже поменять профессию. Поскольку она всю жизнь очень любила собак, то придумала себе бизнес: салон-парикмахерская для домашних питомцев. Идея оказалась плодотворной – через некоторое время у Людмилы была уже целая сеть по грумингу. Валерий при каждой возможности мчался в Майами, чтобы провести время в семье, наслаждаясь прекрасным климатом и возможностью ходить по улицам неузнанным. Мысли завести детей, конечно, были, но оба считали, что пока еще к этому не готовы – всё время было слишком много дел. Частный бизнес в Америке – штука непростая, требующая ежедневных усилий. Оторваться от него даже на полгода – это почти гарантия всё потерять, ведь конкуренты не дремлют. А однажды стало ясно, что время прошло и думать об этом уже поздно.