В Симферополь немецкие войска вошли 1 ноября 1941 года. И в первые же дни выделились те, кто явно и открыто приветствовали «освободителей». Это были не только люди, за что-то «имевшие зуб» на Советскую власть. Немало оказалось карьеристов, просчитавших, что есть шанс урвать каких-то жизненные блага и тех, кто руководствовался простой и понятной мыслью: надо же как-то устраиваться. «Гадливость во мне возбуждают женщины: уже 4 ноября наиболее красивые и выхоленные женщины гуляли с немецкими офицерами, подчеркивая свою интимную близость с ними... Затем бабы попроще связались с немецкими солдатами, а после с румынами. Женщины наши настолько доступны, что денщики искали их (да и теперь иногда ищут) открыто и, не стесняясь, спрашивали прохожих: «Где есть женщины? Пусть идут к нашим офицерам, для них будет угощение и музыка», — это строчки из дневника симферопольца Хрисанфа Лашкевича. Дневник хранится в Госархиве Республике Крым — записки эти бывший зубной врач, которому тогда было уже за восемьдесят, вёл несколько лет оккупации.

Конечно, все эти связи были разной степени «добровольности». Одни женщины хотели обеспеченной жизни, другие были вынуждены искать «покровителей», чтобы, например, не попасть на тяжёлые работы или в списки на вывоз в Германию. Третьи не могли найти иного способа прокормить свои семьи. Николай Дешкин, работавший до войны бухгалтером в Крымском управлении по борьбе с оползнями, в своих мемуарах вспоминал, что в Ялте масштаб «амурных дел» местных женщин с оккупантами был таков, что «когда это приняло массовый характер, даже позор потерял остроту». В Ялте — городе, где поиск продуктов для жителей стал главным занятием, для многих голод был страшнее позора. Немцы даже отказались от идеи создать в Ялте дом терпимости — так много оказалось женщин и девушек, готовых на всё ради куска хлеба. «В конце 1942 года организуются при городской гостинице танцевальные вечера с участием девочек-школьниц и немецких солдат, — указывал Дешкин. — Очевидно, для охвата тех школьниц, что были ещё в стороне от проституции».

Забегая вперёд, стоит сказать, что после освобождения Крыма никто из этих женщин не был забыт. О них сообщали в НКВД знакомые, соседи, даже родственники. Случалось, что кого-то из обвинённых в интимных связях с врагами, за недоказанностью обвинения отпускали. А вообще-то сожительство с врагом можно было и «подвести под статью». Такие примеров немало в крымских выпусках научно-документальной серии книг «Реабилитированные историей». Например, 24-летняя Евдокия Савкина из Ленинского района была приговорена к 5 годам лагерей за то, что «в период оккупации сожительствовала с немецкими и румынскими офицерами». 31-летняя учительница начальной школы Зоя Киба получила 10 лет ИТЛ, поскольку «вела разгульный образ жизни с немецкими офицерами». Ирину Дубинину-Бондарчук 21 года за сожительство с агентом СД и выезд с ним в Чехию осудили к 25 годам лагерей и конфискации имущества. Наличие в крымских городах и сёлах доступных женщин ничего не меняло в отношении оккупантов к остальным. Изнасилования стали такой же обыденностью жизни, как, например, «рейды» солдат по квартирам и домам и вынос имущества на глазах у хозяев. «Капитан 8-го эскадрона 55-й румынской армии Наго зверски изнасиловал 14-летнюю девочку Айлу, в тяжёлом состоянии она была отправлена в госпиталь. Я сама также подверглась изнасилованию со стороны румынских солдат и офицеров», — эти показания жительницы Керчи Полины Сиротко (она работала до войны экономистом в НИИ рыбного хозяйства), вошли в акт Государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний, произведённых немецко-фашистскими захватчиками в Керчи.