Одним из разновидностей огневых часов была свеча, на которую через определённые расстояния наносились деления. Свидетельство об использовании свечных часов присутствуют в песне Варлаама в опере «Борис Годунов» Мусоргского, когда бродячий монах повествует о взятии Казани. Вероятно, речь идёт о повторном взрыве подкопа стены в октябре 1552 года, когда одна свеча была установлена на запале, а другая – той же длины – в шатре Ивана Грозного. Царь непременно хотел знать точное время взрыва.

Когда свеча перед его шатром догорела, а взрыв не раздался, государь со свойственной ему горячностью уже было решил покарать виновных. Только сбивчивые объяснения приближённых о том, что «на ветру свечка говорит скорей» и оглушительный грохот рухнувшей стены усмирили разгневанного государя. Таким образом, свеча выполнила функции часового механизма дважды: отсрочив взрыв крепостных стен до нужного момента и почти точно сообщив царю о начале атаки. С конца XVII века в России стали использовать сургучные печати, при этом сам сургуч часто имел форму свечи с фитилем.

В отличие от кускового, для которого требовалась сургучница – специальная ёмкость для расплавления, свечной сургуч было легко поджечь, поднести к конверту, накапать расплавленную смолу на бумагу и проштамповать печатью. Интересно, что третий тип сургуча – в гранулах – разогревали в специальной ложке над обычной свечой. В этом случае свечка выступала в качестве нагревательного прибора.