Я родилась в 1933 году. Первые два класса проучилась в деревне, а вернувшись из эвакуации в 1944-м, попала под эксперимент с раздельным обучением, который начался именно тогда. Сначала своей школы не было, путешествовали по разным, потому что большинство школ были отданы под госпитали. В конце концов нам выделили школу в Калошином переулке, прямо напротив театра Вахтангова. Когда в здание театра упала бомба, все стекла выбило, поэтому окна в школе, когда она была госпиталем, были просто заделаны фанерой.

А на полу был слой крови и гноя. Дети и взрослые скоблили этот пол вместе, иначе было не справиться. Зато это был наш класс, мы его отмыли, отчистили и мы учились в нем до самого конца. А в классе — одни девочки! Сейчас мне кажется, что директриса была чисто декоративным элементом, всеми делами занималась завуч, которая жила при школе. Очень жесткая и властная — в РОНО ее упрекали, что она устроила в школе женский монастырь. Но она была замечательная совершенно: небольшого роста, но при этом величавая. Преподавала географию и всегда приходила со стопкой Реклю — французского географа, труд которого был издан в восьми здоровенных томах.

Они должны были дополнять наш маленький учебник. Какое-то время было всякое рукоделие, преподавали, вроде, изысканные вышивки, но недолго. Мы жили в такое время, когда это все было несущественно, нас в хозяйки особенно не готовили. Семья или карьера — я о таком вообще не думала. Гендерным нонешним распределением наше поколение абсолютно не заморачивалось. На уровне родительского примера, подсознательно, может быть нам передавали какие-то представления, но это не обсуждалось. Мужчины-преподаватели были, но старенькие, чтоб мы в них влюблялись. Влюбленности начались уже после школы.